| |
Убит в свое стране родной,
Он как герой в бою сражён,
Пусть даже кровью не отмщен -
Уже у райских он дверей,
И гурии его манят,
И черным небом их очей
Он услаждает пылкий взгляд...
Шарфов зеленою волной
И негой упоен герой:
Кто пал с неверными в бою,
Бессмертье обретет в раю!
А ты, неверный, Над тобой
Монкир взмахнет своей косой,
И, корчась от ужасных мук,
Ты побежишь, за кругом круг
Вокруг престола сатаны
За гранью пламенной стены!
И пламя в грудь твою войдет,
А кто услышит, кто поймет,
Как пламя ада душу жжёт?
Но прежде из могилы взят,
Вампиром ты придешь назад,
В свой дом, затем, чтоб вновь и вновь
Твой труп сосал живую кровь,
Жены, сестры и дочерей,
Пил жизни их во мгле ночей,
Чтоб сам же проклял страшный пир,
Которым жив твой труп, вампир!
Но жертвы, прежде чем умрут,
Тебя, увидев, проклянут,
А им пошлешь проклятье ты.
На стеблях высохнут цветы,
Дочь юная твоя должна
Пасть жертвой, и умрет она,
Назвав тебя, тебя! - отцом!
И опалит тебя огнем
То слово Ты же обречен
Её последний слышать стон,
Смотреть, как взор ее живой
Охватит льдистой синевою,
Тогда преступною рукой
Ты вырвешь локон золотой,
А прежде - прядь ее кудрей
Хранил ты на груди своей!
И в память муки неземной
Ты унесешь его с собой...
Скрипя зубами, кровь родных
Стереть не сможешь с губ твоих,
Украдкой в гроб вернешься свой...
Иди к ифритам, с ними вой,
Но ты с проклятием таким
Ужасен будешь даже им!
Не могут нежные сердца
Любить навек и до конца:
Легко их горе устрашит,
Их безнадёжность охладит,
Лишь сердце твёрдое одно
Страдать от ран обречено.
Перегорит в огне руда,
Металл прольётся, и тогда
В огонь горнила погружен,
Хоть мягок, но всё тот же он -
Металл! Он примет вид любой,
Когда он закалён тобой:
Он может стать твоим щитом,
Он может стать твоим клинком,
Но если ты клинок избрал -
Тебя же поразит кинжал!
Так твёрдые сердца подчас
Расплавит пламень женских глаз,
И форма, принятая раз,
Навек останется. Так нож
Скорей сломаешь, чем согнёшь.
* * * * *
|
|
Скажи, как чернеца того
Зовут? В родной стране моей
Однажды видел я его:
На самом диком из коней
Он так вдоль берега летел,
Что ветер над землей свистел.
Но всё ж лицо я разглядел -
Мне не забыть его: оно
Как судорогой сведено!
Бормочет он в тревожных снах
О деве и о злых волнах,
О мщенье, саблях мусульман,
О том, что пал в бою осман,
И стоя на скале порой
В бреду он видит пред собой:
Его манит издалека
В волну кровавая рука!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Широкий тёмный капюшон.
Взор мрачным пламенем зажжён,
И память об ушедших днях
В огромных мечется глазах.
И х смутный цвет неуловим,
Взгляд пристален... Проклятье им:
В них что-то колдовское есть,
И о невысказанном весть,
Что дух его и горделив,
И властен,и властолюбив!
Да, перед ним стоит иной
Прикован взглядом, сам не свой,
Как птица, что перед змеей
Дрожит, не в силах улететь,
И ни один монах стерпеть
Не мог его ужасный взгляд,
Вливавший в душу страх и яд.
Пусть улыбнётся он порой,
Но сразу видно: смех такой
Есть лишь насмешка над бедой!
Как эти губы искривлялись,
И задрожав, опять сжимались,
Как будто скорбью долгих лет
На смех наложен был запрет.
И хорошо: ведь смех такой
Рождён не радостью живой,
И грустно было наблюдать,
Когда сквозь многих дней печать,
Сквозь мрак духовной пустоты
Мелькали светлые черты!
И ясно было, что когда-то
Душа его была богата,
Но преступленьями измята...
Одно лишь видел взгляд чужой:
За гордость он казним судьбой!
Но глаз внимательный поймёт,
Что ум высок, что знатен род,
И пусть растрачено одно,
Другое же осквернено,
Но не случайно дан судьбой
Ему был щедрый дар такой,
И не случайно этот взгляд
Так действует на всех подряд!
Руина хижины простой
Прохожего не удивит,
Но если бурей иль войной
Разрушен замок боевой,
Он душу странника смутит!
Обломки арок, плющ оград
О прошлом гордо говорят!
|
