| |
XX
Со свистом дышит грудь, напряжена;
Взор темная покрыла пелена;
Свело все тело, и - уже мертва -
С колен пажа скатилась голова.
Тот руку, Ларой сжатую, кладет
На грудь: не бьется сердце. Но он ждет,
В рукопожатье хладном, вновь и вновь,
Он трепет ловит, но: застыла кровь!
"Нет, бьется!" - Нет, безумец: видит взгляд
Лишь то, что было Ларой миг назад.
XXI
Все смотрит Калед, - будто не потух
В том прахе пламень, не умчался дух.
Кто возле был, прервали тот столбняк, -
Но с тела взор он не сведет никак;
Его ведут с того лужка, куда
Он снес его, кто был живым тогда;
Ом видит, как (прах к праху!) милый лик
К земле, а не к его груди, приник.
Но он на труп не кинулся, не рвал
Своих кудрей блестящих, - он стоял,
Он силился стоять, глядеть, - но вдруг
Упал, как тот, столь им любимый друг.
Да, - он любил! И, может быть, вовек
Не мог любить столь страстно человек!..
В час испытаний разоблачена
Была и тайна, хоть ясна она:
Пажа приводят в чувство, расстегнуть
Спешат колет, и - женская там грудь!
Очнувшись, паж, не покраснев, глядит:
Что для нее теперь и Честь, и Стыд?
XXII
Не в склепе предков гордый Лара спит:
Там, где погиб, глубоко он зарыт.
Тих сон его под гробовым холмом
И без молитв, без мрамора на нем.
Оплакан он лишь той, чья скорбь сильней,
Чем скорбь народов о судьбе вождей.
Напрасен был устроенный допрос:
Она молчала, не боясь угроз,
Вплоть до конца, скрыв - где и почему
Все отдала столь мрачному, - тому...
За что он ею был любим? - Глупец!
Любовь сама растет в глуби сердец,
Вне воли! - С ней мог быть он добр. Порой
Суровый дух - глубок, и пред толпой
Умеет скрыть любовь; не различит
Ее насмешник, если тот - молчит!..
Нужна была особенная связь,
Чтоб с Ларой так ее душа сплелась.
Но скрыта повесть, и погибла та,
Чьи все могли бы рассказать уста.
XXIII
Земле был предан Лара; мощный стан,
Помимо той, смертельной, - многих ран,
Давно заживших, след хранил; они
Нанесены в иные были дни.
Где б ни провел он лето жизни, - там
Ее он, видно, посвящал боям, -
И шрамов ряд, ни в честь ему, ни в стыд,
О пролитой лишь крови говорит.
А Эззелин, кто все открыть бы мог,
Исчез в ту ночь, найдя свой, видно, рок.
XXIV
В ту ночь (как слышал некий селянин)
Шел по долине крепостной один.
Уже боролся с Цинтией Восток2,
Туман скрывал ее ущербный рог;
Тот крепостной шел в лес - сухих ветвей
Набрать, продать и накормить детей;
|
|
Брел вдоль реки он, чья сечет дуга
Владенья Лары и его врага.
Раздался стук копыт; из темных чащ
Вдруг всадник вылетел (укрыто в плащ,
Свисало что-то со спины коня),
Лицо он прятал, голову клоня.
Так мчался - ночью - и в лесу глухом!
И, заподозря злодеянье в том,
За всадником следить стал крепостной.
Тот осадил коня перед рекой,
Сошел, снял кладь, не сдернув пелены,
Влез на утес и сбросил с крутизны.
Помедля, он вгляделся и назад,
Как будто озираясь, кинул взгляд;
Потом пошел вниз по реке, чья гладь
Порой злодейства может обличать.
Вдруг, вздрогнув, стал он; нагромождены
Там были зимним ливнем валуны;
Крупнейшие он начал выбирать
И, видно, целясь, их в поток швырять.
А крепостной подкрался и за ним
Все наблюдал, сам затаясь, незрим.
Вдруг - точно грудь всплыла из-под воды,
Блеснув с колета очерком звезды, -
Но тело он едва приметить мог,
Как тяжкий камень вниз его увлек.
И вновь оно всплыло и, вдруг волну
Окрася в пурпур, вмиг пошло ко дну.
А всадник все стоял и ждал, пока
Последний круг изгладила река,
Потом вернулся, прыгнул на коня
И прочь помчался, шпорами звеня.
Под маской был он, а у мертвеца
Крестьянин, в страхе, не видал лица;
И если впрямь была на нем звезда,
То этот знак, любимый в те года,
И Эззелина украшал, горя,
В ночь, за которой та пришла заря.
Коль то был он, - прими его, господь!
В морскую глубь его умчало плоть,
Но веру Милосердие хранит
В то, что он был не Ларою убит.
XXV
Исчезли - Калед, Лара, Эззелин;
Надгробья не дождался ни один!
Кто Каледа прогнать оттуда б мог,
Где пролил кровь ее погибший бог?
Сломило горе в ней надменный дух.
Скупа на слезы, не рыдая вслух, -
Она взвивалась, если гнали с той
Земли, где спал он, - мнилось ей, - живой:
Тогда пылал ее зловещий взгляд
Как бы у львицы, утерявшей львят.
Когда же быть там не мешали ей, -
Она вела беседы средь теней:
Их скорбный мозг рождает в забытьи,
Чтоб поверять им жалобы свои.
Она под липою садилась той,
Где ей в колени пал он головой, -
И, в той же позе, вспоминала вновь
Его глаза, слова, пожатье, кровь.
Она остригла волны черных кос,
Но сберегла, и часто прядь волос
На землю клала, нежно поводя, -
Как бы на рану призрака кладя.
Звала, - и отвечала за него;
То, вдруг вскочив, владыку своего
Бежать молила: злобный призрак ей
Являлся; вновь садилась у корней,
Лицом худым склонясь к худой реке;
То знаки вдруг чертила на песке...
Так жить нельзя...
С любимым спит она.
Все тайна в ней, - но верность всем видна.
|
