| |
I
В доменах Лары празднует народ;
Почти забыт рабами ленный гнет1;
Их князь, кто с глаз исчез, не из сердец,
Самоизгнанник, - дома наконец!
Сияют лица, замок оживлен,
Стол в кубках весь, на башнях зыбь знамен;
Уютный свет кидая вдоль долин,
Вновь сквозь витражи заиграл камин;
И веселы вассалы у огня:
Глаза горят, грохочет болтовня.
II
Вернулся Лара в замок родовой, -
Но для чего он плыл в простор морской?
Лишась отца, юн, чтоб сознать ущерб,
Сам властелин, он, взяв наследный герб,
Взял страшную и горестную власть,
Что лишь покой у сердца может красть.
Кто мог сдержать его? И мало, кто б
Успел внушить, что сотни торных троп -
Путь к преступленью. Правил он тогда,
Когда юнцу всего нужней узда.
Что нам следить за шагом шаг тот путь,
Где молодость его могла мелькнуть?
Был краток путь для буйства юных сил,
Но все ж в конце он Лару надломил.
III
И юный Лара кинул край родной;
И лишь, прощаясь, он махнул рукой, -
Исчез и след его, и, день за днем,
Все перестали вспоминать о нем.
Отец его скончался, он пропал, -
Вот все, что мог любой сказать вассал.
Исчез безвестно. Не погиб ли он?
Все равнодушны, мало кто смущен:
Звук имени его, средь гулких зал,
Где мерк его портрет, не пролетал;
С другим невеста скрасила судьбу;
Кто юн, - тем чужд он, старики ж - в гробу;
"Он жив", - твердит наследник, про себя
По трауру желанному скорбя.
В обители, где предки Лары спят,
Висит гербов печально-стройный ряд;
Нет одного лишь в веренице той,
Что приютил готический покой.
IV
Вот прибыл он, нежданно одинок;
Зачем, откуда - кто сказать бы мог?
Лишь стихла радость, каждый удивлен
Не тем, что прибыл, - тем, что медлил он.
Без свиты он; с ним только паж один,
Совсем дитя, страны далекой сын.
Для всех, кто дома, кто в земле чужой, -
Проходят годы с той же быстротой;
Но если нет о ком-нибудь вестей, -
Крылами Время машет тяжелей.
Все видят Лару, но любой смущен:
Где - в прошлом ли, иль в настоящем - сон?
Он жив, он свеж, но годы и труды
На нем свои оставили следы;
Хоть не забыл своих пороков он, -
Но, может быть, был жизнью отрезвлен;
Дурных иль светлых нет вестей о нем;
Еще он может свой прославить дом;
Он был жесток, но черствость юных лет -
От жажды наслаждений и побед;
И если тот не вкоренен разврат, -
Его и без раскаянья простят.
|
|
V
Все в нем другое; это всяк поймет;
Каким ни стал он - он уже не тот.
Легли морщины меж его бровей;
То - знак страстей, но лишь былых страстей.
Он так же горд, но пылкости той нет;
Бесстрашен вид, презрителен привет;
Важна осанка, верен зоркий взгляд,
Чужую мысль ловящий вперехват:
Сарказмом едким напоен язык
(То жало духа, что и сам постиг
Яд мира и, как бы шутя, язвит, -
И много скрытых ран кровоточит).
Но, сверх того, был чем-то странен он,
Что выражал порою взор и тон.
Любовь и слава, почесть и успех,
Что нужны всем, доступны ж не для всех,
Его души, как видно, не мутят,
Хоть жили в ней немного дней назад.
Но чувств глубоких непонятный строй
В лице бескровном возникал порой.
VI
Он не терпел расспросов, да и сам
О странствиях по дебрям и лесам -
Молчал, стараясь все же подчеркнуть,
Что совершил неузнанным весь путь.
Пытались и в глазах его читать,
И у пажа, что можно, разузнать, -
Но нет: он все таил от глаз чужих,
Как бы то было недостойно их.
Когда ж пытливец был упрям, то взор
Его мрачнел, и - рвался разговор.
VII
С ним радостно встречались все опять,
И сам был рад людей он посещать:
Высокой крови, всем князьям сродни,
Среди магнатов проводил он дни,
У знатных и веселых пировал,
Их радости и горе созерцал,
Но никогда участья не приняв
В смятеньи их забот или забав.
Ему не нужно то, что всех влечет,
Людских надежд взвивая зыбкий лет:
Ни честь пустая, ни сбиранье благ,
Ни страсть красотки, ни погибший враг.
Отъединен от всех, казалось, он
Магическим был кругом огражден;
Был взор его пронзителен и строг,
И с ним никто развязным быть не мог;
Вглядясь безмолвно, робкие душой
Шли прочь и ужас поверяли свой;
Но, кто умней, - твердить повсюду рад,
Что он гораздо лучше, чем на взгляд.
VIII
Не странно ли? Он в молодости был
Весь - жажда счастья, жизнь, движенье, пыл;
Бой, бури, женщины - все, что манит
Восторгами иль гибелью грозит, -
Всем овладел он, все изведал он,
То счастьем, то страданьем награжден,
Не зная граней. В бешенстве страстей
Забвенья он искал душе своей.
Средь ураганов сердца презирал
Борьбу стихий он, схватку волн и скал;
Средь исступлений сердца он порой
И господа дерзал равнять с собой;
Раб всех безумств, у крайностей в цепях,
Как явь обрел он в этих диких снах, -
Скрыл он, но проклял сердце, что могло
Не разорваться, хоть и отцвело.
|
[1]