| |
XXI
"Гарун от казни и упрека
Избавлен мной; в сераль до срока
Я прибыл, - здесь не каждый знал,
Как я по островам скитался;
Кто тайну ведал, - умолчал, -
И я начальником остался
На все готовых смельчаков;
Решитель дерзостных трудов,
Я их в разъезды рассылаю,
Меж них добычи разделяю;
И жалко мне, что редко сам
Пускаюсь с ними по волнам.
Но уж пора! Во тьме глубокой
Все тихо! Челн мой недалеко;
Уж ветер вьется в парусах.
Бежим! Оставим гнев и страх
На здешних мрачных берегах!
Осман пусть явится с зарею;
А ты свободна - ты со мною!
И если этот гордый бей
Жить должен, - и отца родного
Спасти от часа рокового
Ты хочешь, - о, беги скорей!
Беги! Когда ж судьбы моей
Узнав всю тайну без обмана,
И клятву сердца, и мечты
Любви младой забыла ты, -
Я остаюсь, я жду Османа!
Тебе не быть его женой,
Не быть, что б ни было со мной!".
XXII
И неподвижная, немая
Стояла дева молодая.
Так нам резец изобразил,
Как мать в печали безотрадной
Вдруг обратилась в камень34 хладный.
Лишенная и чувств, и сил,
Очам она являла то же;
Лишь, бедная, была моложе;
Но, страха тайного полна,
Едва опомнилась она, -
Как видит: у ворот садовых
Вдруг блещет факел роковой...
Блеснул один, - блеснул другой,
И много, - и огней багровых
Свет яркий озаряет сад.
"Беги!.. Ты больше мне, чем брат!"
И в красном зареве с мечами
Злодеи видны меж кустами.
Они бегут, они летят,
По рощам, в просеках мелькают;
Кинжалы, факелы сверкают.
Страшнее всех Яфар бежит,
Бежит к пещере отдаленной
И машет саблей обнаженной,
И гневом бешенства кипит.
Селим! Ужель судьба решила,
Чтоб здесь была твоя могила?
XXIII
Отважный смотрит: "Бил мой час -
Зулейка! Скоро все свершится!
Целуй меня в последний раз
Но близко наши, - к ним домчится
Призывный звук, - узрят они
В кустах багровые огни;
Их мало... но чего страшиться!"
Вдруг из пещеры он стрелой, -
Чеканный пистолет хватает:
Раздался выстрел вестовой, -
И дева в горести немой
Без слез от страха обмирает.
"Не слышно... что ж!.. И приплывут,
Но уж Селима не найдут.
На выстрел мой бегут толпою
Злодеи ближнею тропою.
Так обнажись, отцовский меч!
Ты не видал подобных сеч.
О, друг! Прости! Чрез рощу тайно
Иди с надеждой во дворец.
Тебе разгневанный отец
Простит. Но, ах! Чтобы случайно
Свинец вблизи не просвистал;
Чтоб в очи не блеснул кинжал.
Иди... Не бойся за Яфара;
Пусть яд был дан его рукой,
Пусть скажет: робок я душой;
Не дам ему - не дам удара;
Но их - я рад, готов разить;
Меня ль убийцам устрашить!"
XXIV
И он, как вихрь, на склон прибрежный
Стремится, выхватив свой меч;
Вот первый из толпы мятежной, -
Его глава скатилась с плеч.
|
|
Вот и другой; меч снова блещет, -
И труп у ног его трепещет.
Но уж он сам со всех сторон
Толпою буйной окружен.
Селим сечет их, колет, рубит;
Достиг до волн береговых,
И видит в море удалых.
Ужели рок его погубит?
К нему бесстрашные в боях
Летят на белых парусах;
О! Дуй сильнее, ветр попутный!
Они спешат, - они гребут,
И с лодки в море - и плывут,
И сабли блещут в пене мутной;
Их дикий взор, как жар, горит,
С одежд, с кудрей вода бежит -
Вскочили... вскрикнули... сразились;
Кипит в саду шумящий бой;
Но где ж Зулейки друг младой?
Чьей кровью волны обагрились?
XXV
От вражьих стрел, от их мечей
Неуязвленный, невредимый,
Толпой неистовых теснимый,
Уж он на взморье, меж друзей;
Уж верная ладья манила
Его к приветным островам;
Уже рука его врагам
Удар последний наносила,
В тот самый миг... Увы! Зачем
Ты медлишь, юноша несчастный!
Что оглянулся на гарем,
Где не видать тебе прекрасной!
Ни тяжкий плен, ни смертный страх,
Она одна, одна в очах,
Он в ней живет - и в час напасти
Надежда льстит безумной страсти;
В тот миг свинец летит, свистит:
"Вот как Яфар врагов казнит!"
Чей слышен голос? Кто свершитель
Удара мести в тьме ночной?
Кто злобною вблизи рукой,
Кто метил выстрел роковой?
Чей карабин?.. Он твой, губитель!
Ты ядом брата отравил,
Ты ж сироту его убил!..
И хлещет кровь его струею
Над ясной влагою морскою, -
И бурных волн прибрежных шум
Уносит ропот тайных дум.
XXVI
Уже рассвет, - клубятся тучи, -
В туман одет небесный свод;
Полночный бой у шумных вод
Давно замолк; но брег зыбучий
Явил с печальною зарей
Следы тревоги боевой,
Обломки сабли притупленной,
И меч еще окровавленный.
Заметно было на песке,
Как буйные его топтали,
Как руки, роясь, замирали, -
И под кустом невдалеке
Курился факел обгорелый.
Вот опрокинутый челнок
Волною брошен на песок,
И епанча из ткани белой
В крови, пробитая свинцом,
Висит на тростнике морском, -
И быстрый плеск волны упорной
Отмыть не может крови черной;
Но где же тот, с чьего плеча
В крови упала епанча?
О! Если б сердце чье хотело
Оплакать горестное тело, -
Пускай его, пусть ищет там,
Где море и кипит, и блещет,
И под скалой Сигейской плещет,
Стремясь к Лемносским берегам35;
Над ним морские птицы вьются,
Уж хладный труп клевать несутся,
И он бесчувственный плывет
По произволу бурных вод, -
И, колыхался с волною,
Качает юной головою,
Всплывает, тонет и порой
Как бы грозит еще рукой.
И пусть клюют морские птицы
Его, лишенного гробницы;
Иль дикий крик и клев страшней
Тлетворных гробовых червей?
Был друг один, был ангел милый.
Прекрасный спутник прежних дней;
Она одна душой унылой
Грустила б над его могилой. -
И столб с надгробною чалмой
Кропила верною слезой;
Но светлый взор ее затмился, -
И пламень жизни в ней погас
Тогда, как рок его свершился,
Как бил ему последний час.
|
