|
99
Вот почернелый мрачный бастион53.
Часть крепости, обрушиться готовой,
Врагам отпор давал он испокон,
Фронтон его, изогнутый подковой,
Плюща гирляндой двадцативековой,
Как Вечности венком, полузакрыт.
Чем был, что прятал он в тот век суровый?
Не клад ли в подземелье был зарыт?
Нет, тело женщины, - так быль нам говорит.
100
Зачем твой склеп - дворцовый бастион?
И кто ты? Как жила? Кого любила?
Царь или больше - римлянин был он?
Красавиц дочек ты ему дарила,
Иль вождь, герой, чья необорна сила,
Тобой рожден был? Как ты умерла?
Боготворимой? Да! Твоя могила
Покоить низших саном не могла,
И в ней ты, мертвая, бессмертье обрела.
101
А муж твой - не любила ль ты чужого?
Такие страсти знал и Древний Рим.
Была ль ты, как Корнелия54, сурова,
Служа супругу, детям и родным
И нет! сказав желаниям иным,
Иль, как Египта дерзкая царица,
Жила лишь наслаждением одним?
Была грустна? Любила веселиться?
Но грусть любви всегда готова в радость влиться.
102
Иль, сокращая век твой, как скала,
Тебя давило горе непрестанно?
Иль ты богов любимицей была
И оттого сошла в могилу рано?
И туча, близясь грозно и туманно,
Обрушила на жизнь твою запрет,
А темный взор, порой блестевший странно,
Был признаком чахотки с детских лет,
И цветом юных щек был рощ осенних цвет?
103
Иль старой умерла ты, пережившей
Свой женский век, и мужа, и детей,
Но даже снег, твой волос убеливший,
Не обеднил густой косы твоей -
Твоей короны в пору лучших дней,
Когда Метеллой Рим любил хвалиться.
Но что гадать! Меж римских богачей
Был и твой муж, и знала вся столица,
Что гордостью его была твоя гробница.
104
Но почему, когда я так стою
В раздумье пред гробницей знаменитой,
Как будто древний мир я узнаю,
Входящий в сердце музыкой забытой,
Но не такой ликующей, открытой,
А смутной, скорбной, как над гробом речь,
И, сев на камень, хмелем перевитый,
Я силюсь в звуки, в образы облечь
Все, что могла душа в крушении сберечь,
105
Чтобы из досок, бурей разметенных,
Ладью Надежды зыбкой сколотив,
Изведать снова злобу волн соленых,
Грызущих берег в час, когда прилив
Идет, их силы удесятерив.
Но сам не знаю - в ясный день, в ненастье, -
Хотя давно я стал неприхотлив,
Куда направлюсь, в ком найду участье,
Когда лишь здесь мой дом, а может быть, и счастье.
|
|
106
И все же в путь! Пусть голоса ветров,
Ночною песней наполняя дали,
Вбирают моря шум и крики сов,
Которые здесь только что стонали
В душистой тьме, на смолкшем Квиринале,
И, медленны - глаза как две свечи, -
За Палатин бесшумно проплывали.
Что стоят в этой сказочной ночи
Все наши жалобы! Любуйся - и молчи.
107
Плющ, кипарис, крапива да пырей,
Колонн куски на черном пепелище.
На месте храмов - камни пустырей,
В подземной крипте - пялящий глазищи,
Неспящий филин. Здесь его жилище.
Ему здесь ночь. А это - баня, храм?
Пусть объяснит знаток. Но этот нищий
Твердит: то стен остатки. Знаю сам!
А здесь был римский трои, - мощь обратилась в хлам.
108
Так вот каков истории урок:
Меняется не сущность, только дата.
За Вольностью и Славой - дайте срок! -
Черед богатства, роскоши, разврата
И варварства. Но Римом все объято,
Он все познал, молился всем богам,
Изведал все, что проклято иль свято,
Что сердцу льстит, уму, глазам, ушам...
Да что слова! Взгляни - и ты увидишь сам.
109
Плачь, смейся, негодуй, хвали, брани.
Для чувств любых тут хватит матерьяла.
Века и царства - видишь, вот они!
На том холме, где все руиной стало,
Как солнце, мощь империи блистала.
О, маятник - от смеха и до слез, -
О, человек! Все рухнет с пьедестала.
Где золотые кровли? Кто их снес?
Где все, чьей волею Рим богател и рос?
110
Обломок фриза, брошенный во рву,
Увы! красноречивей Цицерона.
Где лавр, венчавший Цезаря главу?
Остался плющ - надгробная корона.
Венчайте им меня! А та колонна?
Траян увековечен в ней иль Тит?
Нет, Время, ибо Время непреклонно
Меняет все. И там святой стоит,
Где император был умерший не зарыт55,
111
А поднят в воздух. Глядя в небо Рима,
В соседстве звезд обрел он вечный свет,
Последний, кто владел неколебимо
Всем римским миром. Тем, кто шел вослед,
Пришлось терять плоды былых побед.
А он, как Македонец, невозбранно
Свои владенья множил столько лет,
Но без убийств, без пьяного дурмана,
И мир доныне чтит величие Траяна.
112
Где холм героев, их триумфов сцена,
Иль та скала, где в предрешенный срок
Заканчивала путь земной измена,
Где честь свою вернуть изменник мог,
Свершив бесстрашно гибельный прыжок.
Здесь Рим слагал трофеи на вершине,
Здесь партий гнев и камни стен прожег,
И, пламенная, в мраморной пустыне
Речь Цицеронова звучит еще доныне.
|