|
33
На той неделе - в пятницу как раз -
Я собирался выйти на прогулку.
Я шляпу взял. Уж был девятый час.
Вдруг за окном раскатисто и гулко
Раздался выстрел. Выбежав тотчас,
Я тут же, в двух шагах от переулка,
Равенны коменданта увидал,
Убитого, наверно, наповал.
34
Пять пуль его, беднягу, уложили;
За что - теперь уж поздно толковать!
Я слуг позвал. Они его втащили
Ко мне и положили на кровать.
Но я напрасно не щадил усилий:
Убитый начинал уж остывать.
Жизнь кончилась довольно глупой дракой
С каким - то итальянским забиякой!
35
Я знал его при жизни и глядел
В раздумье на лицо его немое:
Я видывал десятки мертвых тел,
Но не встречал подобного покоя.
Он словно бы заснул, устав от дел,
С закинутою навзничь головою.
И мне казалась бледность мертвеца
Лишь бледностью усталого лица.
36
"Так это смерть? Но что ж она такое?
Скажи мне!" Он молчит! "Ответь!" Молчит!
Еще вчера он выглядел героем,
Имел хороший вид и аппетит,
Его команды слово громовое
В ушах солдата все еще звучит, -
А завтра он предстанет батальонам
При гуле барабанов похоронном!
37
Вот на него внимательно глядят
Те, кто еще вчера его боялся;
Они еще поверить не хотят,
Что командир от власти отказался.
Хороший офицер, храбрец и хват,
За Бонапарта смело он сражался,
И вот на грязной улице убит
И, словно бык зарезанный, лежит.
38
Былые затянувшиеся раны
И кровь его последних, свежих ран
На мертвом теле выглядели странно, -
Я все стоял, раздумьем обуян.
До самой смерти я не перестану
Допрашивать усопших! Но туман
Непроницаем, неподвижно - серый, -
И для сомнений наших, и для веры.
39
Выл человек, и нет его - смотри!
Что жизненный процесс остановило?
Какого - то свинца кусочка три.
Вода, земля, огонь, любая сила -
Все разуму подвластно! Мы - цари!
Не плохо нас природа защитила:
Любое вещество не то что в час -
В одно мгновенье истребляет нас.
40
Но где ж мои герои? Евнух черный
Их погрузил в каик, уселся сам,
Гребцы взмахнули веслами проворно,
И лодка полетела по волнам.
Как узники, бесчувственно - покорны,
Друзья молчали. Негр велел гребцам
Причалить у стены глухой и сонной,
Рядами кипарисов осененной.
|
|
41
Угрюмый негр в калитку постучал,
Железная калитка отворилась,
Он дал им знак идти я зашагал.
Тропинка чуть заметная змеилась
Сквозь заросли густые. Негр молчал.
Ночная мгла давно уже спустилась,
И по такому странному пути
Лишь ощупью могли они идти.
42
Для чащи экзотических растении -
Жасминов, лавров, пальм et cetera -
Я мог бы вам придумать тьму сравнений;
Но нынче много этого добра
Разводят в парниках своих творении
Поставщики базара и двора, -
А все затем, что одному поэту
Пришла причуда странствовать по свету!
43
И вот в глубокой мгле и тишине
Возникла мысль у моего героя
(Она могла прийти и вам и мне!):
"Старик, наверно, слаб, а нас - то двое!
Мы можем безнаказанно вполне
Освободиться от его конвоя..."
"Пристукнем негра!" - другу он шепнул
И даже руку было протянул.
44
"Да, - отвечал британец, - а потом?
Подумайте: ведь если вас поймают,
Нас освежуют попросту живьем!
Варфоломея участь не прельщает
Меня ни в коей мере. И притом
Я голоден. Желудок мой страдает,
И за бифштекс охотно, как Исав,
Я откажусь от первородных прав.
45
Мы, верно, очень близко от жилья -
Старик идет спокойно и бесстрастно;
Он знает, что вокруг - его друзья
И что тропинка эта безопасна!
Догадка подтверждается моя:
Вы видите на небе отблеск красный?
Мы повернули вправо наконец.
Черт побери! Смотрите-ка - дворец!"
46
И в самом деле - ярко освещенный,
Глазам моих друзей предстал дворец,
Причудливый, цветистый, золоченый,
Безвкусицы турецкой образец.
Родник искусств Эллады угнетенной
В чужих руках, увы, иссяк вконец:
Раскраска вилл на берегу Бесфора
Напоминает ширмы или шторы!
47
Подливок и пилава аромат
Их оживлял по мере приближенья.
Хорошему жаркому всякий рад,
И моего героя настроенье
Исправилось. Участливый собрат
Ему шепнул: "Оставьте все сомненья!
Поужинаем плотно, а потом
О вылазке подумаем вдвоем!"
48
Тот действует на чувство, тот - на страсти,
Порою даже доводы умны,
Иному нужен кнут, иному - сласти,
Иному даже правила нужны;
Но я чужой не подчиняюсь власти:
Рассудку рассужденья не страшны!
К тому же и ораторы, признаться,
Никак не могут кратко выражаться.
|